Неточные совпадения
Трещит по улицам сердитый тридцатиградусный мороз,
визжит отчаянным бесом ведьма-вьюга, нахлобучивая на голову воротники шуб и шинелей, пудря усы
людей и морды скотов, но приветливо светит вверху окошко где-нибудь, даже и в четвертом этаже; в уютной комнатке, при скромных стеариновых свечках, под шумок самовара, ведется согревающий и сердце и душу разговор, читается светлая страница вдохновенного русского поэта, какими наградил Бог свою Россию, и так возвышенно-пылко трепещет молодое сердце юноши, как не случается нигде в других землях и под полуденным роскошным небом.
Рядом с ним
люди лезли на забор, царапая сапогами доски; забор трещал, качался; визгливо и злобно ржали лошади, что-то позванивало, лязгало; звучали необыкновенно хлесткие удары,
люди крякали, охали, тоже
визжали, как лошади, и падали, падали…
Клим прикрыл глаза, ожидая, когда колокол грохнет о землю, слушая, как ревут,
визжат люди, рычит кузнец и трубит Панов.
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили
люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки,
визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
Она должна была очень
визжать, потому что у собаки очень нежная кожа во рту… нежнее, чем у
человека, гораздо нежнее! — восклицал неистово Коля, с разгоревшимся и с сияющим от восторга лицом.
Порою завязывались драки между пьяной скандальной компанией и швейцарами изо всех заведений, сбегавшимися на выручку товарищу швейцару, — драка, во время которой разбивались стекла в окнах и фортепианные деки, когда выламывались, как оружие, ножки у плюшевых стульев, кровь заливала паркет в зале и ступеньки лестницы, и
люди с проткнутыми боками и проломленными головами валились в грязь у подъезда, к звериному, жадному восторгу Женьки, которая с горящими глазами, со счастливым смехом лезла в самую гущу свалки, хлопала себя по бедрам, бранилась и науськивала, в то время как ее подруги
визжали от страха и прятались под кровати.
На всем были чары и чудеса.
Визжала дикая недотыкомка, злобно и коварно смотрели на Передонова и
люди, и скоты. Все было ему враждебно, он был один против всех.
Играла машина, ревели и
визжали полоротые медные трубы, трескуче бил барабан, всё это орало нарочито сильно, и казалось, что приказчики, мастеровые, мелкие чиновники, торгаши все тоже, как машина, заведены на веселье, но испорчены внутри, во всех не хватает настоящего, простого человечьего веселья,
люди знают это и пытаются скрыть друг от друга свой общий изъян.
Блоки
визжали и скрипели, гремели цепи, напрягаясь под тяжестью, вдруг повисшей на них, рабочие, упершись грудями в ручки ворота, рычали, тяжело топали по палубе. Между барж с шумом плескались волны, как бы не желая уступать
людям свою добычу. Всюду вокруг Фомы натягивались и дрожали напряженно цепи и канаты, они куда-то ползли по палубе мимо его ног, как огромные серые черви, поднимались вверх, звено за звеном, с лязгом падали оттуда, а оглушительный рев рабочих покрывал собой все звуки.
Все
визжали, ревели, давили друг друга и таращили безумно прыгающие глаза на
человека в шапке.
Дядя заставил Евсея проститься с хозяевами и повёл его в город. Евсей смотрел на всё совиными глазами и жался к дяде. Хлопали двери магазинов,
визжали блоки; треск пролёток и тяжёлый грохот телег, крики торговцев, шарканье и топот ног — все эти звуки сцепились вместе, спутались в душное, пыльное облако.
Люди шли быстро, точно боялись опоздать куда-то, перебегали через улицу под мордами лошадей. Неугомонная суета утомляла глаза, мальчик порою закрывал их, спотыкался и говорил дяде...
Сидя у окна, Артамонов старший тупо смотрел, как из города и в город муравьями бегут тёмненькие фигурки мужчин и женщин; сквозь стёкла были слышны крики, и казалось, что
людям весело. У ворот
визжала гармоника, в толпе рабочих хромой кочегар Васька Кротов пел...
Степанида(выбегая, Тетереву). Тащи ведро воды… тащи живо! (В дверь высовывается седенький старичок с подвязанной щекой и, подмигивая, говорит Тетереву: «Господин! Она у вас тут со стола булочку стащила…» Тетерев идет в сени, толкая
людей вон из них. В сенях — топот, возня,
визжит мальчишка: «Ай-ай!» Кто-то смеется, кто-то обиженно восклицает: «Потише-с!»)
Почти одновременно ветхая дверь упала внутрь в комнату. Первым вбежал, задыхаясь, с оскаленными зубами и горящими глазами Ленька. За ним входили, топоча и придерживая левыми руками шашки, огромные городовые. Увидев открытое окно и женщину, которая, уцепившись за раму,
визжала не переставая, Ленька быстро понял все, что здесь произошло. Он был безусловно смелым
человеком и потому, не задумываясь, не произнеся ни слова, точно это заранее входило в план его действий, он с разбегу выпрыгнул в окошко.
Когда
человек валился на землю — хозяин
визжал особенно громко и радостно, хлопая себя руками по толстым, как у женщины, бедрам, захлебываясь смехом.
Всюду вокруг него работали, трещало дерево, раскалывался камень, уныло
визжали тачки, вздымались облака пыли, что-то с грохотом падало, и
люди кричали, ругались, ухали и пели, точно стоная.
Это значило, что выпущенные на двор животные разыгрались и не хотят идти в хлев. Вздыхая и ругаясь, на двор выбегало
человек пять рабочих, и начиналась — к великому наслаждению хозяина — веселая охота; сначала
люди относились к этой дикой гоньбе с удовольствием, видя в ней развлечение, но скоро уже задыхались со зла и усталости; упрямые свиньи, катаясь по двору, как бочки, то и дело опрокидывали
людей, а хозяин смотрел и, впадая в охотницкое возбуждение, подпрыгивал, топал ногами, свистел и
визжал...
И крепкий ее сон и детская беспомощность тела вызвали у него доброе удивление. Поглядывая на нее сбоку и успешно побеждая непроизвольные движения своих длинных рук, он долго, почти до света, смирненько сидел около нее, слушая, как в доме ревели и
визжали пьяные
люди, а когда в городе, на колокольне собора, пробило четыре часа, разбудил ее, говоря...
Уже несколько дней мы ехали «разнопряжкой». Это значило, что на каждого
человека (нас было трое) давали лошадь и узенькие дровнишки. Ямщик, иногда два ехали на таких же дровнях, отдельно. Составлялся караван, который, порой стуча и
визжа полозьями по острым камням, медленно тянулся по берегу реки под скалами.
Гранаты летели,
визжа, издали; когда они приближались, то уже не
визжали, а скрежетали и хлопали, разрываясь и обдавая
людей осколками и землею.
Собаки лаяли, выли,
визжали,
люди кричали, и шум этот спускался с горы и подходил все ближе и ближе к нашей слободе.
Плохое колесо громче
визжит, пустой колос выше стоит. Так же и плохой, пустой
человек.
И недовольные, раздраженные офицеры торопливо расходятся после обеда по своим каютам, стараясь заснуть под скрип переборок, заняв возможно более удобное положение в койке, чтобы не стукнуться лбом в каютную стенку. А эти деревянные стенки продолжают скрипеть. Они точно
визжат, точно плачут и стонут. В каюте с задраенным (закрытым) наглухо иллюминатором, то погружающимся, то выходящим из пенистой воды, душно и жарко. Сон бежит от глаз нервного
человека и гонит его наверх, на свежий воздух…
— Какая-то, слышь, у них особая тайная вера, — сказала Дарья Сергевна. — И в старину, слышь, на ту же долину
люди сбирались по ночам и тоже вкруг Святого ключа песни распевали, плясали, скакали, охали и
визжали. Неподобные дела и кличи бывали тут у них. А прозывались они фармазонами…
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно-энергическом настроении. Какой-то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим
человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками,
визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.